Дореволюционный опыт. Об «Антимайдане» и Иване Солоневиче
29.01.2015
Президент мотоклуба, члены Совета Федераций и совета ветеранов Афганистана, чемпионка мира по боям без правил, коммерческий директор ОАО «Первый канал — Санкт-Петербург», заместитель председателя «Единой России» в Госдуме и народный артист непризнанной «Донецкой народной республики» заявляют о создании незарегистрированного общественного движения, участники которого грозятся наблюдать за оппозиционными митингами, где они будут «стоять плечом к плечу», поскольку в их организации «в основном офицеры». Январь 2015 года. Россия.
От такой новости с теплом вспоминаешь переминающихся с ноги на ногу ОМОНовцев, берущих тебя «в морозное кольцо» 30-го декабря — какие-никакие, а все-таки представители власти. Работа у них такая. А как представишь себе на ходу сморкающихся в руку персонажей с атрибутами акции, запущенной в 2006 году одним информагентством, недавно расформированном от греха подальше указом президента, заботящегося о «повышении эффективности деятельности государственных средств массовой информации», задаешься вопросом: «Неужели опять двадцать пять?»
В общем, ничем иным, кроме как попаданием в отечественный водопровод содержимого чужеземной реки Леты, объяснить происходящее я не могу. Неужели и правда для многих моих сограждан история — как для студентов, вышедших с зачета — кончается на прошлых выходных? Слава Богу, недавно я слышал иное мнение.
Что же там происходит?
«Как человек, попадающий в кинотеатр на середине фильма, всматривается в происходящее на экране и пытается понять — что же там вообще происходит, так и мы, вставая на ноги и желая двигаться дальше, вынуждены разбираться с тем, что было до нас», — отвечает на вопрос из зала режиссер Сергей Дебижев (автор клипов «Аквариума» и «ДДТ», чей фильм с участием Сергея Курехина «Два капитана-2» вошел в историю кино, а картина «Золотое сечение» стала участником конкурсной программы кинофестиваля «Кинотавр-2010») на встрече, посвященной московской премьере его нового документального фильма о российском мыслителе и публицисте Иване Солоневиче — «Последний рыцарь империи».
«В истории каждого государства есть пантеон личностей, на которых необходимо ориентироваться.
На долю нашего выпал корявый, трагический и парадоксальный для гигантской империи путь, и Солоневич, как мне кажется, является одним из тех, кто пришел к глубоким выводам об этом пути.
У него был серьезный дореволюционный опыт — к семнадцатому году он уже заканчивал юридический факультет Петербургского университета и являлся политическим обозревателем центральной столичной газеты «Новое время».
Во время февральской революции, будучи журналистом, он отправлялся на улицы и смотрел — что же там, собственно говоря, происходит. После этого Иван Лукьянович уже не мог уйти во внутреннюю эмиграцию и наблюдать за происходящим со стороны. Поэтому, оставаясь человеком с настолько сильной энергией, что — уверяю вас — она до сих пор витает в воздухе, посвятил всю свою жизнь борьбе с бесчеловечной системой власти, возникшей в России после семнадцатого года».
Солоневич встречал революцию двадцатипятилетним. Выросший «в очень консервативной и религиозно настроенной семье», о своих взглядах он писал: «Мой отец в детстве свинопас, потом народный учитель, потом статистический чиновник в Гродно, потом редактор «Гродненских губернских ведомостей» при П.А. Столыпине, потом издатель газеты «Северо-Западная жизнь» на деньги того же П.А. Столыпина, тогда уже премьер-министра. Мой политический опыт начинается с 1910 года, то есть лет с восемнадцати. Именно этот опыт, столыпинский опыт, определяет мое мировоззрение, и мою политическую тактику...». А что определяет мировоззрение тех, кому сейчас около 25? «Консерватирить» нам было особо нечего. Религиозно настроенных семей большинство из нас в глаза не видело. Про Столыпина — вроде, помним со школы, что де-я-тель…
Россия в концлагере
«Как это все вышло? Как это я — Иван Лукьянович Солоневич, рост выше среднего, глаза обыкновенные, нос картошкой, вес семь пудов, особых примет не имеется, — как это я, мужчина, мог допустить весь этот кабак? Как это мы, взрослые люди России, тридцать миллионов взрослых мужчин, могли допустить до этого детей нашей страны? Как это мы не додрались до конца?», — с этой цитаты из нашумевшей «России в концлагере» начинается действие. На экране — Михаил Солоневич, внук автора упомянутой книги, «Народной монархии», «Диктатуры сволочи» и других работ, посвященных и прошлому и будущему.
На протяжении фильма зритель не только слышит слова Ивана Солоневича, разбирающегося с мучительным вопросом, но и видит его самого в отрывках из кинохроники «Солоневичи в Париже в 1937 году» — единственной сохранившейся видеозаписи с живым героем этой картины.
Роль «века-волкодава» в фильме играют отрывки из кинолент «Беня Крик» (реж. В. Вильнер), «Граница на замке» (реж. В. Журавлев), «Октябрь» (реж. С. Эйзенштейн и Г. Александров), «Конец Петербурга» (реж. В. Пудовкин), «Весной» (реж. М. Кауфман), «Заключенные»(реж. Е. Червяков), «Борец и клоун» (реж. К. Юдин и Б. Барнет), «Триумф воли» и «Олимпия» (реж. Л. Рифеншталь). Точность картинки указывает на ее неслучайность.
Наверное, самой впечатляющей связью текста и изображения являются кадры с черно-белым урочищем Сандармох — местом массовых расстрелов. Думаю, что кресты с фотографиями, с которых смотрят убитые в лесу люди с простыми фамилиями и текст Ивана Солоневича из статьи 1938 года «О большивизме и советском правительстве» вызовут реакцию у любого, кто еще способен на какую-либо реакцию:
«Миллионы русских душ борются в СССР, отстаивая бытие свое против страшной тьмы и кровавой грязи, которыми большевизм пытается закрыть и замазать и свет, и солнце русской жизни. Миллионы и миллионы русских мужчин и русских женщин погибли в этой борьбе, мучительно и страшно.
Мне страшно думать о судьбах миллионов, медленно и заживо сгнивающих в концентрационных лагерях.
Мне страшно думать о том лже-патриотическом словоблудии, которое яркими лозунгами прикрывает самое страшное, что было в нашей истории: попытки убить и тело, и душу нашего народа».
Вот ведь как интересно. В лагерях гибли прабабки и прадеды нынешних «двадцатипятилетних», а многие из нас уже норовят «замять» неприятную память в очередном «лже-патриотическом словоблудии»… Как бы за будничной трескотней нам не проворонить возвращения «кабака»…
В «Ставке на сволочь» — главе из «России в концлагере» — Иван Солоневич пишет: «Для сволочи нет ни сомнения, ни мысли, ни сожаления, ни сострадания. <…> Конечно, эти твердой души активисты отнюдь не специфически русское явление. В Африке они занимаются стрельбой по живым чернокожим целям, в Америке линчуют негров, покупают акции компании Ноева ковчега. Это мировой тип. Это тип человека с мозгами барана, челюстями волка и моральным чувством протоплазмы.
Это тип человека, ищущего решения плюгавых своих проблем в распоротом животе ближнего своего. Но так как никаких решений в этих животах не обнаруживается, то проблемы остаются нерешенными, а животы вспарываются дальше.
Это тип человека, участвующего шестнадцатым в очереди в коллективном изнасиловании».
Возникает резонный вопрос — понимал ли Солоневич, что в феврале семнадцатого года происходило черт-те что? Пишет, что понимал. Так в чем же дело?
«Каждый из нас предполагал, что он — в единственном числе, что зловещие люди являются каким-то организованным отрядом революции и, наконец, что где-то наверху есть умные люди — полиция, генералы, правительство, Государственная дума и прочие, которые уж позаботятся о распределении зловещих людей по местам их законного жительства — по тюрьмам».
Гражданский акт
И как же нам сделать так, чтобы через пять-десять лет не мучиться вопросом «Как это все вышло?»
Можно ли, как ни в чем не бывало, дожидаться октября 2017 года, чтобы понять — сбудется ли пророчество Ивана Солоневича и соберется ли «Святая Русь праздновать столетний юбилей взятия Зимнего дворца», или мы отправимся на премьеру нового игрового фильма Сергея Дебижева про «Последнего рыцаря империи», запланированную на это время? Не уверен.
Теперь, в связи с последними новостями, каждому из нас придется самоопределиться. А самоопределение, как мне кажется, напрямую связано с тем, как далеко мы помним. Для сволочи мертвые умерли. Для человека — нет. Чтобы это не звучало голословно, скажу, что я в свое время сильно удивился, узнав о том, что один мой прадед — Есауленко Евтихий Хрисанович — был обвинен в «кулачестве» и сослан из станицы Старощербиновская (Краснодарский край) в Казахстан, а другой — Сафронов Иван Никанорович, также в конце тридцатых, будучи в Таганроге (Ростовская область) капитаном корабля, был «разжалован» и отправлен «куда-то на север».
Незафиксированная история долго не живет. Поэтому, пока не поздно, я предлагаю вам записать историю своей семьи — расспросить родственников, залезть в архивы… Потому что довольно скоро нам придется объяснять своим детям, что к чему. А рассказы об уничтоженных в ГУЛАГе Осипе Мандельштаме, Данииле Хармсе, Александре Введенском, о. Павле Флоренском и других важнейших для нашей культуры людях могут и не сработать — они уже будут какими-то далекими «декабристами» столетней выдержки…
А тот, кто разберется с прошлым собственной семьи, может замахнуться и на прошлое своей страны — не просто для того, чтобы знать «как все было ужасно» (хотя это знание тоже важно — при условии того, что мы помним и не молчим — есть надежда на то, что этот «кабак» не повторится, по крайней мере, в масштабах ХХ века), но и для того, чтобы говорить на понятном нам языке о примерах духовного сопротивления — так, как это сделал Сергей Дебижев:
«Я занимаюсь кино достаточно давно, но у меня классическое художественное образование. Сначала я закончил художественное училище при академии художеств, а потом академию — когда-то она называлась академией Мухина в Петербурге, а сейчас — имени барона Штильца. Я занимался историей искусств на протяжении 9 лет и продолжаю ей заниматься.
Я делал картину для вас, то есть для молодых людей. Делал, стараясь, чтобы она была достаточно современной, динамичной, быстрой. Чтобы стилистически, по потоку информации, по динамике, по парадоксальности жанра картина соответствовала уровню сознания современного молодого человека.
То, что я сделал сейчас такую картину — необходимость. Это не кинопроизведение в чистом виде, скорее, это то, что называется гражданский акт».
Кирилл Сафронов